Болота, дожди, медведи и два месяца без выходных. Можно ли заработать на квартиру сбором ягод

Я лежу на сырой полярной земле. С неба срывается дождь, подступают ранние осенние сумерки. Где-то недалеко медведи вырыли свои берлоги. Вставать не хочется. Изгрызенные гнусом руки почернели от едкого черничного сока, кожа на пальцах потрескалась. Я так устал, что не чувствую холода. Меня лихорадит. Челюсть продуло и сводит от боли, уже несколько дней я сижу на обезболивающих. Но в конце концов все равно приходится вставать, поднимать отяжелевший от черники рюкзак и тащиться через каменистую тундру, заболоченные овраги и крутые склоны в Мурманск.

Так продолжалось день за днем два месяца. Без выходных.

Болота и беспросветные дожди, пробивающие насквозь «мембранную» одежду, заплутавшая в тайге бабка и ворох денег — в памяти все смешивается, как в калейдоскопе. Последствия пандемии коронавируса заставили меня искать дополнительный заработок. Идти к пьяным пролетариям на стройку категорически не хотелось, и я выбрал ягодный промысел. 

Бизнес

На прошлой работе мне крепко задолжали и не думали возвращать долги. Репортажи из Арктики не публиковались, а копились «в столе». Пора менять специальность, думал я, оценивая свое меню — оладьи на завтрак, обед и ужин. Прилавки магазинов я уже привык не рассматривать. В августе Ольга, напарница по вылазкам на природу, подкинула идею: «Тебе надо морошку продавать», — ее впечатлило количество ягод, которое я успеваю набрать на привале. Морошка в это время повсюду: и в тундре, и в тайге. И уже поспевает первая черника. Я смеюсь и думаю, что только ленивый в Мурманске не собирает ягоды. Кому они нужны?

Неделю спустя мне приходится на день отключить телефон: звонки идут один за другим. Почту забили десятки сообщений. Все хотят морошку и ждут чернику. Я в коллапсе.

Сначала я снабжал морошкой сотрудников компании, в которой работает Ольга. За два дня в тайге я зарабатывал как местный журналист за неделю в душном офисе под присмотром нервозного редактора. Когда поток заказов от офисных девушек иссяк, я, жутко стесняясь, отправился в самостоятельное плаванье — повесил объявление на интернет-площадке.

И вот всего через неделю я путаюсь в заказах, записываю их на несколько дней вперед и на ходу учусь азам бизнеса.

Золото болот

Стоит мучительная духота. Сосновое редколесье обступает кочкастое болото. Я нахожу сухую на вид кочку и плюхаюсь на нее. Но вода проступает и там, делая мой зад мокрым. Мне все равно. Перевожу дух и щедро мажу лицо и руки репеллентом от комаров. Гнус яростно кусает в Лапландии и в августе, особенно, когда приходит жара — 15–20 градусов. Репеллент дарит относительное облегчение. Минут на двадцать. Потом насекомые вновь принимаются за дело. По ночам я просыпаюсь и до крови чешусь — вся кожа зудит.

От долгих часов, проведенных в согнутом положении, ломит спину. Периодически я падаю навзничь и разглядываю низкие облака Арктики, дожидаясь, когда боль отступит. Но игра стоит свеч, и, как говорят финны, «это должно быть сделано». 

Морошка — «северное золото» и деликатес по праву. Сложно передать словами нежные оттенки ее вкуса тем, кто не пробовал эту ягоду. В Москве за килограмм замороженной морошки покупатели готовы раскошелиться на 2000 рублей. Мурманские цены мягче — 500–700 рублей за литровую банку свежей ягоды. Я продаю литр за 425–485 рублей. В хороший день набираю литров шесть-семь, в неважный — меньше. Знающие места ягодники снимают и по 15 литров зараз.

Морошка — это азарт. Чавкающие болота в тайге. Прохладные вечера в тундре. Неземные северные закаты. Все новые пейзажи открываются мне, когда я рыскаю в поисках ягоды. Чувство триумфа, когда нахожу ягодник — настолько урожайный, что глаза разбегаются. И тревожная атмосфера полярных урочищ. Я практически не встречаю людей.

Раз в сумерках на моем пути оказывается 70-летняя Галина — она заблудилась, вязла в болоте, хотела пить, но упорно не бросала рюкзак с грибами. Два часа выводил ее в поселок Росляково. Галина сочла, что меня послал ей бог. Как атеист я посмеялся.

Эта встреча — из редких исключений. Я выбираюсь к жилью в потемках, кожей ощущая, как безлюдно в лесах. И что рядом кто-то затаился. «Фальшфейер купи. Где ты шляешься, есть две берлоги. Недавно медведя подранили», — увещевает охотник Саша. С ним мы столкнулись на противоположном от Мурманска берегу Кольской губы. Еще одна редкая случайность.

К концу августа морошка сходит. Поначалу она пропала на открытых болотах. Ее добивает солнце — ягода блекнет, подсыхает и бродит. Дольше всего она сохраняется вдоль ручьев, под сенью берез. Там крупные ягоды дозревают до нежного состояния. Искать плоды среди травы — то еще занятие, но я справляюсь. На затемненных склонах высоких сопок и на дальних берегах Восточного Мурмана, куда не доходят отголоски смягчающего климат теплого Нордкапского течения, ягода задержалась и на начало сентября. Но мне не с руки туда добираться. Моя новая цель — черника.

Дефицит

Мурман, как и положено региону Крайнего Севера, скуп на тепло. Летом ясная погода стабильно чередуется с дождями (раз по пять в день), а порывистые ветра не всегда разрешают понежиться на солнце. Но Мурман богат на ягоды. Полярный день оборачивается коврами морошки, черники, голубики, шикши и брусники. Начерпать грабилкой 20 литров черники за поход — норма (сибиряки пусть смеются, но черника в Арктике не такая крупная, как у них). Литр черники можно продать за 250–400 рублей, брусники — за 250–300.

Мурманчане в основном домоседы, не имеющие любовной связи с северной природой. Кто-то боится медведей. Кто-то слишком занят на работе. Или ленится. Не любит болота или растворился в городском гетто. Еще несколько лет назад автобусы, едущие в окрестные поселки Абрам-Мыс или Шонгуй, были забиты ягодниками и грибниками. Теперь это в прошлом. Поэтому я на коне: ягодные промысловики в дефиците.

Все свободное время я стараюсь проводить вне шумного и грязного Мурманска, поэтому понимаю, где есть смысл искать ягодники. «Поехали на 60 километр “Серебрянки” (дорога из Мурманска на Териберку), переплыли на лодке озеро — и даже литра морошки со старого места домой не привезли», — жаловалась мне одна женщина. Ближе полян с морошкой ее семья не знала из-за страха перед медведями, забредающими к окраинам Мурманска. Я собираю ягоды намного ближе к городу, но достаточно далеко от его грязных выбросов.

«Ты понимаешь, черники совсем нет. Я маме ягоду не принес. На диване все лето пролежал», — говорил мне в прошлом году обрюзгший сосед. У меня же морозильник ломился от черники и брусники. То лето не задалось, и сарафанное радио разнесло по Мурманску, что «сопки пустые». А я все таскал урожай и горевал, когда в первую неделю октября снега похоронили запоздалую бруснику. В этом году, когда из-за самоизоляции я весь апрель жил впроголодь, прошлогодняя ягода поддержала мои силы.

Как обмануть покупателя. Рецепт из тундры

Морошка чудесно выглядит на фото — как оранжевая малина. В быту все прозаичней: сорванная спелая ягода превращается в смятую массу даже в небольшом ведерке. «Набрал 15 литров в короб, — рассказывает заядлый грибник, ягодник и пейзажный фотограф Леша Толстых, — несу по лесу и чувствую, как жидкая слизь из короба течет за шиворот. Противно». То, что он принес домой, похоже на оранжевое месиво. Впрочем, Леша не сколачивает состояние, собирая ягоды — у него большая семья, а зима — долгая. Добыча в тот же вечер идет на варенье.

Мне, чтобы ягода сохранила «вид», приходится сразу отправлять ее в маленькие контейнеры с крышкой; впрочем, и там она заметно мнется.

Некоторые ягодники идут на подлог. Морошку рвут недозрелой, твердой, когда ягода красная, а не желто-оранжевая. На вкус — гадость. Плоды за два-три дня дозревают дома и... так и не приобретают богатого вкуса. Впрочем, на цене это не отражается. С черникой поступают иначе — заливают раствором марганцовки, придавая ей спелый вид. Так делают сборщики ягод в деревнях, когда сдают чернику скупщикам.

У дозревшей не на болотах морошки не только паршивый вкус — она перемешана с чашелистиками. Спелая ягода отделяется от кустика почти без них. Отвар из чашелистиков — чертовски ароматный и полезный. Но те, кто срывает с ними ягоду, нет-нет да и выдирают все растение. От этого страдают морошковые поля. В Норвегии сбор незрелой ягоды запрещен. В Мурманске к природе относятся по принципу «после нас хоть пустошь». Быстрые деньги важнее. Откровенно недозревшую морошку у нас продают и зимой, замороженную. Мой глаз не обмануть.

Перекупщики

«Бери, сынок, крупная черника — ее руками, а не грабилкой собирали», — рекламирует возле остановки свой товар пенсионерка. Ценник кусается — 300 рублей за литр. Эта женщина отсыпает чернику из банки, заполненной с горкой, а на рынке ягоды уже расфасовали в контейнеры, явно недосыпая. «Из отпуска ехал, думал в Карелии черники взять. На трассе восьмилитровое ведро предлагали. За 2000 рублей. Передумал. А в Североморске, оказывается, пол-литровый стаканчик стоит 200», — сетует Константин, офицер с аэродрома. Рекордная цена, о которой я слышал, в селе Верхнетуломский — 500 рублей литр. Безработные деревенские примерили на себя рубашку бизнесменов, подобно «торгующим» полярным сиянием жителям Териберки.

Дешевле всего полакомиться черникой, не собирая самому, — иметь знакомого собирателя. Или поискать ягоду на Avito. В августе черника там стоит 250–300 рублей за литр. Ближе к осени цены растут — все меньше горожан выходит на сборы, а их и так мизер. Да и черника подвычерпана. Как говорит собиратель Леша, «бабки не дремлют». «Хочу 40 литра  черники», — пишет мне один тип (орфография сохранена. — Прим. автора). Он торгует ягодой. Выставляет ее за 360, в описании указывает, что цена — 400 за литр: «Наисладчайшия». «Перекупщик?» — задаю риторический вопрос. «Какая тебе разница — ты продавец, я покупатель. Есть ягода?» От этой наглости у меня возникает желание видеть его летящим вниз головой с Кольского моста, на корм крабу.

Не весь предлагаемый в городе дикорос — местный. Бруснику и клюкву из Карелии и Архангельской области везут в Мурманск отпускники. Брусника там созревает раньше, а клюква у нас встречается редко. Мурманчане набрасывают 100–150 рублей за литр и выставляют ягоду на продажу на Avito. Те, кто занят бизнесом всерьез, тоже ориентируются на богатые урожаями болота Карелии. «Да все привозное», — признается мне мужчина на рынке. Он — наемный продавец. «Хозяин» привез его на машине, оставил с лотками ягод и вечером подсчитает прибыль.

В Карелии, в стороне от трассы «Кола», ягода копеечная. Как и в Архангельской области — там она уходит совсем за бесценок, за исключением морошки. Карельские деревни в упадке. Скупщики ягод берут там килограмм брусники или клюквы рублей по 100. Затем перепродают товар оптовикам. В Мурманск брусника и клюква попадает через четвертые-пятые руки. Каждый посредник кладет долю себе в карман. Расплачивается за это покупатель. Высокие цены не гарантируют качества. «Взяла пять литров клюквы: когда перебирала, литр выкинула в мусорку. Гнилая. 300 рублей на помойку», — сетует моя знакомая Татьяна. Обычная история.

Зона

Итак, морошку сменяет черника. Между ними ненадолго врезается голубика. Но после зависшего крупного заказа (литр скоропортящейся голубики у меня выставлен за 375 рублей), когда кокетливая клиентка упорхнула из города отгуливать отпуск, наплевав на договоренность, я зарекся иметь дело с этой ягодой. Выуживать ее в тундре муторно, а заламывать ценник до 600 рублей, как в Кировске (Хибины), я считаю неприличным. Да и ажиотаж вокруг черники превзошел мои ожидания. Я уже предвкушаю покупку квартиры в самом северном городе области — Никеле: из-за закрытия цеха «Норникеля» цены на жилье там все ниже. Однушка с мебелью в тихом, чистом и спокойном городе так и ждет меня в обмен на 130 тысяч рублей. Бизнес — сладкое слово.

Черника дается тяжелее, чем морошка. Спина ноет. Дома из ягод надо выбрать кучу листиков, а саму ягоду подсушить, чтобы не расквасилась. И еще в этом году перебор с порченой ягодой: из десяти литров пара идет на выброс.

Каждый следующий день — точная копия предыдущего. Утром я еду в окрестный поселок, иду до очередной делянки, а вечером до дрожи в пальцах перебираю чернику. Ближе к концу вечера развожу заказы; иногда делаю это и утром, если заряжает дождь. Доставка занимает немало времени. Часто ради 1250 рублей я час еду в автобусе на другой конец города с пятью литрами ягод. Именно столько я готов доставлять бесплатно.

Мои заказчики — самые разные люди. Об одном стоит рассказать особо.

На редкость теплый для Мурманска сентябрьский вечер. Я иду по обочине Нижнеростинского шоссе. Невдалеке чернеет Кольская губа. Слева от меня — портовая промзона. Справа — военная часть и зона строгого режима, к ней примыкает колония-поселение, в просторечье — «Угольки». Высокие бетонные стены, опутанные колючкой, нависают над обочиной. Мне не нравится это место и этот заказ. Человек позвонил и заказал черники. Сказал подняться на пригорок по разбитой грунтовке и ждать у ворот. Фонарей нет. Воняет тухлой рыбой — урки перерабатывают морепродукты. «Какого черта ты делаешь?» — вертится у меня в голове. Гадаю, какую мерзость совершил заказчик. И еще думаю, что я похож на того, кто замыслил перебросить через забор посылку для зэков. Телефон клиента не отвечает. Вскоре я беседую с охранником. Он что-то заподозрил. И вот выходит клиент. В форме ФСИН: «Да нет, это не зэки через меня чернику тянут. Жена хочет компот сварить». Хочется истерично смеяться.

Возвращаясь в полночь домой, стараюсь не рассматривать расписанный ругательствами и заваленный бутылками из-под алкоголя и окурками подъезд. Пакеты с мусором красуются у дверей — жильцам лень дойти до помойки. Воняет гашишем. Мне надо вырваться из этого гетто.

Мечта и снег

Благополучный жилищный массив Мурманска. Местные называют это место Горой Дураков. Открывается дверь в квартиру. Загорелые ноги ослепительной красоты пленяют меня. Наш диалог поначалу сумбурный. В чувство приводит вопрос матери покупательницы: «А вы почему “шокаете”? Хохол?» Измотанный, я изъяснялся с карикатурным акцентом, разбавляя свою речь вымершими на Мурмане поморскими словечками. «Нет такой нации — хохлы, есть украинцы», — обиделся я и протянул клиентам пакеты с 20 литрами черники. Наталья родом из украинской Макеевки. Раньше она заказывала ягоду в дальнем поселении Верхнетуломский, где у ее семьи стоит усадьба, но в этом году сборщики взвинтили цену. Возможно, они посчитали, что владельцы тамошней «Мурманской Рублевки» должны переплачивать. Поэтому сегодня 5 тысяч рублей перекочевали в мой карман. И я уехал в свой Ленинский округ — туда, где процент паршивых овец среди людей переходит критический порог.

Гора Дураков — золотая жила. Здесь не мелочатся, заказывают по десять литров черники. Некоторые заказывают повторно и делятся моими контактами с друзьями. «Отменная у вас черника», — говорит прелестная шатенка. Пожимаю плечами. От ягод мои пальцы все черные и болят. Но я не вижу повода для нытья и доволен тем, чем занят, мечтая о покупке квартиры к концу сезона. На Avito у меня высший балл и положительные отзывы. Мне даже дают денег сверх оговоренной суммы, отказываясь от сдачи.

Промысел вызывает у меня эйфорию. Я независим. Надо терпеть дожди, сырость, ветер, много ходить по пересеченной местности, плутать в туманах. Выходить к глухой автобусной остановке в темноте. Раза три меня чуть не сбили на зебре на Североморском шоссе — водителям из ЗАТО плевать на правила. Но зато на природе не смердит портом и мазутными котельными. Счастье. Я пытаюсь им делиться. Дарю собранные походя грибы незнакомкам и агитирую знакомого заняться делом. Он живет в поселке, возле богатого дарами леса, и после увольнения подзабыл про нормальные деньги. Парень собрал рюкзак отменных грибов. Осталось выставить их на продажу и ждать звонка. Но он психует: «В ***** все! Буду я еще людям впаривать, как барыга!» Грибы портятся. Анархия, впитанная в годы нацбольской молодости, засела в его голове. Ему легче разменивать годы, разгружая цемент в облаке ядовитой пыли, и ругаться с начальством за свои трудовые права на фоне безропотных и спивающихся пролетариев.

Ветер слизал золотую листву с берез, но морозы не приходили. Хотя бабки в городе в них верили. В первые десять дней октября обычно уже падает снег, но в этом году мягкая осень на Мурмане затянулась. И я собираю чернику, уходя все дальше от города. Обыскиваю теневые, северные и крутые склоны сопок, там, где ягода дозрела, не раскиснув под солнцем. После первых заморозков, испортивших чернику, переключаюсь на морозостойкую воронику (шикшу). Набираю ее впрок, чтобы выгодно продать. Из нее получается вкусное варенье.

Безмолвные кольские леса сменяют продуваемая всеми ветрами тундра, а августовскую духоту — октябрьские снега. В один день начались метели и закончился мой бизнес.

Утром сопку заливают солнечные лучи. Замерзшие листья хрустят под ногами. На западной стороне Кольской губы белеют макушки дальних сопок — снег покрыл их в одну ночь. Последняя черника блестит капельками льда, а вороника легко снимается с кустиков. Правда, мне приходится ползать по тундровому ковру на коленях, которые быстро промокли. Я думаю о своей мечте, а ветер все крепчает и несет стужу. Накопить на заветную квартиру в Никеле я не успел.

Когда все это остается в прошлом, наступает не облегчение. Мазутный смрад города-гетто Мурманска опять становится обыденной реальностью.

Больше текстов о психологии, отношениях, детях и образовании — в нашем телеграм-канале «Проект "Сноб" — Личное». Присоединяйтесь