Те, кто полагают экономику умозрительными абстракциями, обычно люди занятые, потому не привыкли рассеянно смотреть по сторонам. И напрасно. Инфляционное таргетирование, между тем, глупо разыскивать на сайте Банка России или Сбербанка: они там есть, но вы их там все равно не увидите без специальных навыков, которые вам, право слово, ни к чему. Лучше возьмите на улицу из кафе московский плохой эспрессо, оторвитесь от новостей в айфоне и без какой-либо цели осматривайте окружающую среду. Минуты через три вы увидите то, что нужно увидеть — китайского туриста.

Посмотрите внимательно на него. Теперь закройте глаза и вспомните вашу последнюю поездку в Барселону летом 2011 года, когда нефть стоила $100 и никакого плавающего курса не было. Теперь сравните два ощущения: вы тогда и китаец сейчас — похоже? Конечно, похоже. Теперь вы знаете об инфляционном таргетировании больше, чем после двух месяцев внимательного чтения газет.

Конечно, это новое знание немного обидно. Конечно, если смотреть на вещи трезво, то плавающий курс рубля по крайней мере Москве очень идет. На второй год нового валютного режима все мы как-то успокоились: если не заглядывать в аптеки, то все прекрасно. Само ощущение, с которым расплачиваешься за практически не подорожавший в рублях с осени 2014 года кофе, вообще можно без натяжки назвать приятным. Возникает даже неуверенная, незаслуженная, но манящая уверенность в завтрашнем дне — смотри-ка, никакого кофе мы выращивать не можем в этих сугробах, импортозамещение бессильно, а цена за чашку от курса почти не зависит.

С другой стороны, рекламные надписи в московских бутиках «по миланским ценам!», «по швейцарским ценам!» уже потихоньку дублируют иероглифами. Наиболее осмотрительные держатели салонов в ГУМе уже осенью прошлого года нанимали в штат консультантов со знанием китайского. Ведь юань так и остался, по сути, привязанным к доллару. А посему Москва, которая раньше для жителей Поднебесной была одним из легендарных северных городов Богатых Европейцев, стала для них местом, куда можно слетать на неделю погулять, как некогда мы летали погулять в Берлин или Лондон.

А теперь мы никуда не летим. В роли, в которой мы скептически оглядывали Елисейские поля, заходили в Тэйт на хорошую выставку и знали, где в Венеции очень хороший ресторанчик для своих, теперь другой человек. Ему страшно интересно посмотреть на каменную могилу одного из учителей Мао, Ленина, на площади, где у русских красная итальянская крепость — потому что это было в учебнике. Ему нужен Большой театр, потому что там классические европейские танцы, балет — он совсем не такой, как в Пекине. Ему важны сталинские высотки на Садовом и кавказская кухня в восстановленном «Арагви».

Он глядит на нас изнутри мандельштамовского декалькомани и пьет, как ласточка с Янцзы, «Столичную». А мы, аборигены этих мест, сидим напротив с остывшей чашкой неитальянского кофе и размышляем о денежно-кредитной политике Банка России.

Лучше бы мы задумались, кто этот китаец перед нами? Ведь они теперь надолго будут желанными гостями в наших магазинах, в наших музеях, в наших ресторанах, а мы так, даже и не хозяева, а консультанты по престижному китайскому потреблению.

В рамках разъяснения денежно-кредитной политики ЦБ могу сообщить следующее.

Впервые наиболее типичного китайца в роли, в которой мы наблюдаем их сейчас в Москве, я увидел лет 10 назад в одном из самых анекдотичных мест в мире. Это был третий этаж одного из самых крупных в мире казино в Макао — Venetians. Чтобы представить себе это место, лучше всего вспомнить советские телевизионные фильмы 70-х, какое-нибудь «Обыкновенное чудо» или «Стакан воды», в сущности, телетеатр с условнейшими и даже символическими декорациями. Вот именно такие декорации, изображающие двухэтажную Венецию —с каменными мостиками, слишком ровными кампо и идиотически голубым натяжным небом с облаками и звездами, вы обнаружите на третьем этаже Venetians. Это — этаж для шоппинга, на втором этаже — рулетка и рестораны, на первом — игровые автоматы и цирк, на четвертом и пятом — чорт знает что такое, вроде бы, там есть аптека и полиция. По каналам на третьем этаже плавают настоящие гондолы с визжащими англоязычными детьми, непременно рыженькими. А по неширокой макаоанской фондамента на вас идет парочка.

Мужчина — очень невысокий, даже тщедушный китаец в строгом советском черном костюме и с черным же галстуком: в китайском компартии только очень претендующие на лидерство товарищи носят красный галстук большого руководителя, этому красный галстук просто опасен. Все, что может позволить себе этот не очень большой руководитель — это довольно дорогие часы, выглядывающие из-под обшлага все еще москвошвеевской рубашки. Он идет под руку с супругой, которая на голову его выше и примерно в два с половиной раза больше. Супруга-китаянка, буквально увешанная неброскими пакетами из двадцати пять бутиков (ее все равно так много, что и сорок пакетов полностью не скроют) смотрит вперед — в глазах ее нескрываемое торжество: бутикам в Venetians нет скончания. В глазах супруга-китайца, перемещающегося вперед несколько механически, можно разглядеть только тяжелейшую обреченность. Нет, деньги не кончатся. Бюджет того уезда, которым он руководит, сравним с бюджетом Смоленской области: в Китае очень много народа. Но, Ма Ня, расстреляют же.

Конечно, было бы определенным преувеличением считать всех китайцев, бодро перемещающихся по московским улицам, коррупционерами и взяточниками, бодро конвертирующих пока еще неконвертируемые юани в почти европейский образ жизни. Так же, как по Европе в середине 2000-х беспечно путешествовали не только русские сотрудники ГИБДД и сотрудники администрации президента, помогающие осетинским алкогольным производителям стать депутатами Государственной Думы за не такие уж и большие по осетинским меркам деньги. Всякое было. И тут тоже всякое. Пропорции прикиньте сами — как бы ни изменился обменный курс юаня к рублю, как бы не фиксировал московский ритейл цены на товарные остатки в Москве, которые все равно покупать невкусно ни по какой цене, а все же надо понимать: Китай — страна хоть и большая, но небогатая. Сливки китайского среднего класса, навещающие Москву, примерно в такой же степени, что и наши сливки среднего класса, связаны с властью — тяжелыми и неприятными отношениями.

Вы видите в этом китайце, которого оглядываете на улице, скромного труженика, буквально металлурга из Пудуна, приехавшего взглянуть хоть одним глазком на парад 9 мая на Красной площади. Но он ведь в этот момент, скорее всего, думает о том же, что и вы. О том, как регулировать доступ в интернет всей этой несистемной оппозиции. О том, как получить грант на исследование озеленения города-миллионника. О том, что начальство в очередной раз пишет его руками бессмысленную программу развития науки, тогда как все стоящие ученые уехали в Калифорнию, а на Родине остались в основном бойкие карьеристы. О том, что в стране однопартийная система, а по телевизору — одни лозунги о наступившем процветании и о необходимости бдительности: много иностранных разведок раскинуло свои сети и хотят украсть наши военные и политические секреты. О том, наконец, что удалось вырваться из всего этого на неделю в Европу, в Москву, и вот так идти по мостовой и удивляться — какая страна! Какая история! Как разумно у них все устроено!

А вы сидите, смотрите на своего брата и размышляете. Может быть, все-таки бросить все на неделю и улететь в Штаты? Три года не был. Ну и что, что плавающий курс и в два раза упал. Цены вроде перестали расти — на то, что останется, можно прожить. Зато хоть посмотрим, как на самом деле все это должно быть устроено.

Мечты, мечты. Плохой московский кофе допит, китаец удалился в сторону ЦУМа, весна в этом году холодная. Надо ответить на три письма, сделать четыре звонка, прочитать, что там у Набиуллиной со ставкой. И решить, наконец, что делать на эти проклятые майские в Москве, раз уж мы никуда не летим.