Война, интриги, свадьба: один день из жизни цыганского табора
I. Монолог таксиста
9:00, дорога в Плеханово
Прошло уже четыре года, но таксист Миша отлично помнит, как начался цыганский бунт на окраине Тулы, в бывшей деревне Плеханово. Он тогда перевозил семьи цыган, вынужденных бежать из сломанных домов: «Рядом с табором дома-пятиэтажки стоят русские, и херак, у них давления в трубах нет. Пошли проверки, выяснилось, что цыганы воруют газ, самовольно подрубившись к трубам. К пятиэтажкам не доходит, сука. Ну, обрезали у цыганов эти трубы нахер — а на следующий день опять давления нет. Соответственно, дошло это вплоть до губернатора. По сути, этот табор жил за счет народа. Так же? Ты нахлобучиваешь кого? Ты нахлобучиваешь своих соседей с этой пятиэтажки. Сначала цыганы начали кидаться на трактора, которые их сносить пришли. Но там не было никакого спецназа-хераза, больше разговоров. Было человек десять омоновцев и переодетых под ОМОН мусоров. Мусора зашли туда, одного-второго жопой об асфальт — и все сразу мирно разошлись, поняли, что ловить здесь нехер. Против чего ты попрешь? Это государственная машина. И что, государство послушает тебя и скажет: "Воруйте, чуваки"? Даже если бы вы сегодня справились с этим ОМОНом, с этими мусорами, завтра пришла бы армия. Завтра вас бы не тракторами, а танками бы давили. И всё».
II. Соседи
10:00, Плеханово
Пустыри на месте сломанных нелегальных домов застроились новыми, правда, как утверждает местный барон Иван Михай, теперь у него в таборе все по документам. По большей части это хибары, сколоченные наскоро. Обычные дома: треугольник налеплен на квадрат, но сделано все из самых дешевых материалов — так, чтобы можно было уехать в любую секунду. Жизнь цыгана чаще всего начинается в таком наскоро сколоченном доме, а куда его занесет — неизвестно. Цыган может зарезать какого-нибудь русского, и тогда придется бежать всему табору. Цыган, ничего не понимающий в том, как устроено коммунальное хозяйство, умеет, однако, подключиться к газовой трубе, и тогда приедут власти, ОМОН, полиция и снесут эти дома. Так уже было, а значит, может повториться. И когда все это закончится — неизвестно.
Плехановские русские неохотно говорят о соседях. Милая женщина шестидесяти трех лет, Татьяна Васильевна, в прошлом воспитатель детского сада, ненавидит цыган без конкретных причин испытывать ненависть; по ее мнению, «цыгане — это развязные злобные твари». Она отказывается фотографироваться, потому что боится, что цыганские подростки приедут к ней на раздолбанной девятке и подожгут ее дом. Так думают многие соседи цыган из Плеханова и других районов Тулы, где есть таборы, например, с Косой Горы: «Цыгане банчат наркотой», — утверждают те, кто ни разу ее у них не покупал; «Цыгане воруют детей», — считают те, у кого нет детей. «Защищать цыган, конечно, тоже самонадеянно — криминала хватает, но чаще это разборки между ними. А они остаются внутри табора и местных не касаются», — резюмирует еще один человек, всю жизнь проживший с цыганами рядом, бывший сотрудник полиции.
III. Изгой
12:00, Тула, проспект Ленина
Больше других тульских цыган плехановские события затронули жизнь Евгения Михая — бизнесмена, когда-то бывшего влиятельным человеком в другом таборе, расположенном на юге Тулы, на окраине входящего в городскую черту поселка Косая Гора.
Все его несчастья начались почти сразу после плехановских событий, случившихся в марте 2015 года. Через несколько месяцев тульские власти, разобравшись с Плехановом, решили сделать то же самое с табором на Косой Горе, часть построек которого располагалась на территории заповедного леса. «26 июля 2015 года где-то часов в семь утра окружили весь табор, — вспоминает Евгений, — пришла техника, они перекрыли дорогу. Я смотрел, чтобы не было бунта, как в Плеханове. Нас там жило тогда больше 60 домов. Я всех успокоил, сказал, что если нужно — пускай сносят, если мы живем незаконно — пусть отрезают газ».
После сноса часть цыган с Косой Горы переехала на новые земли в расположенное в пяти километрах Судаково, где они строились под началом косогорского барона Славы. Там теперь живет один из братьев Евгения и его бывшая жена. Сам Евгений живет в необставленной четырехкомнатной квартире на главном проспекте города со своей русской женой. Его единственный сын — в тюрьме, племянник мертв, а три дорогих иномарки и соседский «жигуль» сгорели в результате поджога. Со слов Евгения, именно баро Слава виноват в этих бедах.
Пока жена Евгения разливает чай по золоченым чашкам и режет кусочки сервелата в золоченое блюдце, он пытается подобрать русские слова, которые объяснят, как это все так вышло.
«Тишины, тишины хочу» — звонит его мобильник.
В тот день, когда происходил снос домов, сына Евгения арестовали. «Я тогда подошел, там был полковник. Я у него разрешение взял, чтобы народ выехал, кому надо в больницу или по другим делам. Я у него спросил: сыну надо срочно уехать, потому что он занимается строительством дач по субботам. Он мне сказал: Женя, там есть окружная дорога, которая идет через лес, пусть через нее едет. Я сыну и еще одному парню разрешил там выехать. Они уехали, а там оказались менты, которые борются с наркотой. Поймали их. Менты знали мою профессию, что я торгую металлом и очень хорошо заработал. Того второго малого отпускают — он не имеет ничего за душой, а сына задерживают. Под капотом машины, между стойкой и бачком омывателя, там не будет даже держаться сверток, который они нашли! Но они вызывают следственно-оперативную группу, два часа сын лежит на земле. Кто сдал? Я знаю, кто сдал. Славин сын оказался крысой».
Слава утверждает, что занимается ремонтом домов, Евгений говорит, что торгует металлом. Они обвиняют друг друга. Евгений говорит, что давно точил зуб на баро Славу, потому что тот занимается аферами с банковскими карточками и продажей липовых справок. «Женщинам продает справки, что они у него работают, чтобы они детские получали. И берет у нее по двадцать тысяч за год, — рассказывал он мне. — Или выставляется техника на сайт Avito, просят предоплату. Ну люди кидают деньги, засвечивают свои карты. После этого его люди звонят с номера 900 и говорят человеку, что карта заблокирована, просят сообщить пароль, который придет на телефон. В это время создается аккаунт на "Сбербанк онлайн" и деньги с этого счета просто воруют». Цыгане из судаковского табора, который возглавляет баро Слава, обвиняют Евгения в торговле наркотиками и в том, что его заколдовали.
IV. Монолог таксиста — 2
13:00, Объездное шоссе
«Они разные — цыгане. Вот есть Плеханово, где бунт был, Косая Гора, есть Судаково — туда сбежали те, кто уехал с Косой Горы после всей херни. Одни, косогорские, вроде как считаются русские цыгане, вторые, которые плехановские, — они крымские цыгане. Крымские цыгане — это всегда наркотики-херотики и вся мутота эта. Русские цыгане — это гадалки, или что-нибудь уволокут по мелочи. Металл пойти сдать, и вся херня. Раньше, например, наркотой ни хера не херачили, потому что даже на Косой Горе был всегда смотрящий. Здесь жили воры в законе на Косой Горе, то есть, соответственно, порядок здесь будет воровской. Какие цыгане? Цыгане здесь никогда ничего не решали, жили спокойно и рот свой не раскрывали. Потому что если бы были за ними какие-то косяки, то их бы сожгли нахер всех. Порядок такой, если даже везде торговали этой херней, на Косой Горе ни хера не торговали. Если узнавали, что кто-то торгует на Косой Горе, просто били нахер, просто ломали носы, ломали всего, нахер. Не шли к мусорам. Такие порядки были».
V. Свадьба
14:00, Плеханово
Тем временем в Плеханове идет мирная, спокойная жизнь.
«Ты первую любовь свою потерял», — слышу я, еще не зная, что так обычно начинается цыганское гадание, за которое у прохожего просят сколько не жалко. «Бабушка умеет гадать», — подтверждает соседка бабушки, а бабушка улыбается четырьмя золотыми зубами и просит, «если нет денег, хотя бы три сигареты». С золотыми зубами здесь бегают и дети, которые в ответ на вопрос, зачем им золотые зубы, деловито поясняют, что любят золото, потому что это хорошее вложение. «Телефон продаешь? Дай сигарету. Ты мент? Сколько ты зарабатываешь?» — их интересуют лишь по-настоящему важные вещи.
Дети здесь такие деловитые, может быть, потому, что совсем скоро они вступят в брак. Рамазан, внук местного баро, не хочет жениться — ему всего десять: «Я еще маленький, через пару лет можно будет подумать». Цыган Яша готов к свадьбе — ему пятнадцать, и жену уже выбрали родители. Их выбору он доверяет. У Яши модная стрижка, модные шмотки, Matrang и Скриптонит в плейлисте. Он говорит мне, что быть цыганом означает расслабиться. «Быть цыганом — это хотеть дом и так много денег, как это возможно». Яша проводит свой будний день так: с утра он едет в город на 42-й маршрутке, чтобы расклеить примерно тысячу объявлений, в которых рассказывается о скупке металлолома. Возвращается домой пообедать — около полудня. А по вечерам снова ездит в центр — гулять по недавно обустроенной набережной. Там он знакомится с девушками, как правило школьницами и студентками, в надежде переспать с ними. Он признает, что это случается редко. Скоро он станет женатым мужчиной, но не планирует, что его жизнь всерьез изменится. Потерять свободу он не боится: «Мы же не русские», — говорит он со снисходительной улыбкой.
Сегодня в Плеханове женится Саша, ему шестнадцать. «Он уже запозднился, — говорит мне один из гостей. — Взяли ему девочку из Рязани. Она хорошая. Родители плохого не выберут». Саша в модном костюме и бабочке, абсолютно счастливый и немного смущенный. Он перестал ходить в школу пару лет назад, потому что пора было начинать работать, а сегодня станет женатым человеком, хотя невесту видел до этого пару раз. «Родители плохого не выберут», — повторяет он за гостями. На часах около двух часов дня, но невеста только собирается, а основное торжество начнется вечером. Пока что цыгане пьют пиво и слушают песни, один из гостей под midi-аранжировки поет в микрофон цыганские песни. Звучит песня про бедного цыгана, который пришел свататься к богатой. Цыгане чокаются и улыбаются: «Вот же парень не в себе».
«Это как Цой или "Любэ" у русских, песня про нас», — объясняют они.
Нарядные дети лет пяти-семи бегают вокруг стола с диковинно выглядящими бутылками. Пройдет всего семь-десять лет, и их тоже женят.
V. Тварь
15:00, Тула, ЦПКиО
Барон Слава приезжает на встречу на новеньком «Лэнд Ровере» — в его свите сын Семен, русский адвокат и еще несколько человек. Все размещаются в дешевом кафе с картонной вывеской «Чудо-печка». Барон Слава говорит тихо, вкрадчиво, спокойно, но, когда речь заходит о его конфликте с Евгением, называет оппонента не иначе как «тварь» и объясняет, что еще шесть лет назад Евгений заказал своего родного брата, а он, Слава, спас его. Поэтому Слава не любит Евгения.
При слове «тварь» другие цыгане улыбаются.
«Он всегда был отшельником табора, всегда. Его никто не любил. Одним словом — тварь. Он ни с кем не общался, не пил чаю, не обсуждал никакие дела, как заработать денег. Мы со всеми ребятами там работаем, вкладываемся, зарабатываем, всё обсуждаем и делаем вместе. А с ним мы никогда не работали. А сейчас с металлом стало плохо и все занимаются только строительством, а он там один чем-то занимается с русской женщиной».
На этих словах Слава делает акцент — немыслимо, чтобы цыган бросил свою жену и ушел к русской женщине. Особенно, подчеркивает он, если учесть, что эта женщина — следователь, которая занималась делом его сына. Сам Евгений предпочел об этом не упоминать. «Когда сын Жени попал в тюрьму за наркотики, ему никто не стал помогать вообще, потому что наркотики — это плохо. Я не знал о том, что он торгует, потому что у нас никто этим не занимается, — утверждает барон, — и на него насели мошенники: один только адвокат запросил еще до начала дела 600 тысяч, а потом там посредники и так далее, чтобы деньги заносить. Всего он через них отдал больше трех миллионов — на взятки. Но сына все равно посадили».
Сыну Евгения дали четыре года тюрьмы. По словам Славы, дальше «мошенники» решили рассорить Евгения с цыганами, и тогда Евгению прислали эсэмэску, где было написано, что тайный свидетель с закрытым лицом, который давал показания против сына Жени, — это не кто иной, как Семен, сын барона Славы. «Тогда мой сын собрался прийти на суд, чтобы доказать, что это не он. Там в этот день должен был выступать тайный свидетель, и если бы они оба оказались в суде одновременно: вот свидетель говорит, а вот Семен сидит — это бы доказало, что это не он». Но за два дня до суда зять Славы Троян покончил с собой.
«Мы с ним разговаривали в тот день, он признался, что это он отправил Жене эсэмэску с обвинениями в адрес моего сына. Троян зашел ко мне, мы с ним поговорили, покурили. Но я не мог его принуждать к чему-то. Свою дочь лишать мужа я, что ли, буду? Я не знаю, почему после этого разговора он поехал в магазин, купил 70-процентный уксус и выпил».
Вместо того чтобы идти на суд, Семен остался дома оплакивать свояка и так и не смог доказать, что это не он — тайный свидетель. А затем у Евгения сгорели автомобили. Слава говорит, что не мстил Жене за клевету, а сгоревшие в мае в таборе на Косой Горе четыре автомобиля — дело рук «врагов Жени, которых у него много». «Мы люди умные, порядочные, мы Женю просто так отпускаем — Бог с ним, пусть решает, его и так Бог уже наказал. Но его ищут враги, он их много нажил. И скоро что-то случится».
Больше говорить об этом Славе не хочется, у него разрывается телефон и пора ехать по делам. Вечером мы еще раз встречаемся для того, что сделать пару фото в таборе. В Судакове, куда переехала часть цыган с Косой Горы после сносов, — самый опрятный вид; даже дома-времянки, построенные на время, пока в течение пары лет цыгане не возведут капитальные дома, выглядят почти идиллически. В таборе тихо, потому что все мужчины, рассказывает Слава, еще на работе.
На веранде его дома, обставленного хоть и не без шика, но вполне умеренно (семейные портреты разных лет, позолота, дорогая мебель), сидят цыганки: мать Славы, жена, дочери — пьют чай; Слава показывает голубую отполированную раритетную «Волгу», которую он надеется успеть отреставрировать к параду ретроавтомобилей, который скоро пройдет в Туле. Слава вспоминает, как несколько раз снимался в кино, в популярном в нулевых сериале «Гражданин начальник». После этого и сын снялся в кино. Сейчас сыну за тридцать — женившийся в одиннадцать лет, теперь он уже дедушка. Это улыбчивый молодой мужчина — именно по его приглашению мы и приехали в табор. «Покажешь, как хорошо у нас, Путин землю дал», — объяснял Семен, весело подмигивая. «Здесь спокойно, мирно, — говорит Слава тихим голосом и уточняет про будущий текст: — Может, не надо этой твари вообще слово давать, обойтись без него?»
VI. Старики и старухи
17:00, Плеханово
Пока женятся дети и сражаются взрослые, цыганская старуха Катерина Баратеоновна Иванус плачет. Она плачет потому, что у нее нет денег. Она утверждает, что в 2015 году сама разобрала времянку, в которой жила, но государство все равно решило взыскать с нее полмиллиона рублей и теперь каждый месяц забирает из семитысячной пенсии-минималки половину. «Что остается?» — кричит Катерина Баратеоновна и всплескивает руками, а затем приглашает в свой дом посмотреть, как она живет. У нее бесчисленное количество детей и внуков, а жить приходится в сарае. Небо ползет на табор, и скоро его зальет дождем, а значит, дорогу опять затопит.
Старый баро Иван Михай сидит во дворе своего дома на табуретке, погруженный в мысли: может быть, думая о том, как построить нормальную дорогу, а может, о других проблемах табора. Рядом с ним, тут же, жена, дети и внуки, и чаще всего именно так он, похожий на старого дона из фильмов про сицилийскую мафию, проводит свои дни.
При этом его судьба вполне вписывается в биографию обычного советского человека, ныне ставшего пенсионером: «работал с 14 лет», «всю жизнь занимался металлом», «в 90-е было тяжело финансово, а теперь финансово лучше, но нет здоровья», «ходить до поликлиники далеко, а приходится часто». Во время нашего разговора кто-то подносит баро стакан с пивом — выпить за свадьбу, но он отказывается: «Вчера на чьей-то помолвке выпил рюмочку, хотя уже полгода не пил, и сегодня что-то не очень хорошо».
Старый баро при всем своем патриархальном виде не придерживается консервативных понятий: он говорит, что порядки нынче поменялись и это хорошо, потому что раньше из-за них цыганам жилось слишком туго. «Например, раньше нельзя было смотреть, когда девушка улицу переходит. А теперь все проще, мы становимся частью русского мира», — размышляет баро. Но цыганам — не только Ивану, но и его десятилетнему внуку Рамазану — кажется немыслимым вопрос, почему никто не уезжает из табора жить отдельной, собственной жизнью. «Я не смогу, просто не смогу жить отдельно, — говорит Рамазан и искренне удивляется: — А зачем?»
VII. Цыган, который не может уйти
19:00, Косая Гора, дом Николая
У въезда в косогорский табор сидит немой, кажется, цыган и читает газету. Он машет въезжающим в табор, сначала делает знак у собственного рта, что, мол, не говорит, и показывает на соседний дом. В соседнем доме живет Николай, брат Евгения. Он хочет убить баро Славу и его сына Семена.
«В 2018 году 14 февраля Слава Михай (нынешний барон. — Прим. ред.) поругался со мной. Сын моего брата Жени попался и сидит. И будто мой сын Троян — его, Славин, зять, — сказал, что сын Славы Семен — крыса, продался ментам. И Слава вызвал моего сына к себе, напугал, что-то ему там сделал. Сын вышел оттуда, сел в машину, пошел в магазин, купил уксус. Выпил и умер. Сыну тридцать семь лет было».
Но и этого, по словам Николая, Славе было мало: «Слава потом пришел и сказал, что будет война между нами. А потом пришел его сын Семен и привез на девяти машинах кавказцев, чтобы заставить меня силой уехать, чтобы он сюда переехал. Я отказал ему. Он тоже сказал, что будет война».
По словам Николая, Слава решил выселить его из косогорского табора. «Кто-то из них спросил: "Послушай, ты не боишься, что придет кто-нибудь и сожжет твой дом?" А я говорю: "Что ты меня пугаешь?"» Через неделю после этого, утверждает Николай, около его дома сгорели четыре машины Евгения. Евгений уехал и старается в таборе не появляться. Правда, другие цыгане, попросившие не называть их имен, рассказали, что незадолго до этого Женя чинил в машине проводку и, возможно, пожар случился из-за этого.
Николай смотрит в пол, разглядывая свои ноги. Он хотел бы, чтобы справедливость восторжествовала, хотя, похоже, сам боится этого: «Черт его знает, чем это закончится. Перестрелкой, чем. Я хочу его, Славу, застрелить. Купить ружье и застрелить его и его сына. Он наглеет. А я инвалид второй группы, у меня инфаркты и инсульты были, сахарный диабет. И мешает только здоровье мое, не могу ходить никуда пока. И отсюда не могу никуда. Не только потому, что не могу ходить. Просто я здесь живу».