Юрий Аввакумов

Мемориальная выставка в Нижнем Новгороде. НГХМ Пакгаузы до 21 января 2024

Выставка во Всероссийском музее декоративного искусства

У нас в доме живет кошка породы норвежская лесная. Ее зовут Капитолина или просто Капа. Ей 17 лет, и это по человеческим меркам серьезный возраст, почти как у директора Антоновой.  (A propos во всем прочем наша кошка полный антипод Ирины Александровны). Капа никогда не отличалась крепким здоровьем, однако мы справлялись, и о близкой кончине домашнего существа даже не задумывались. И вот вдруг, осенью прошлого года Капа решила умереть, перестала есть, ушла жить под ванну, в темноту и одиночество. Наш ветеринар Рита составила план лечения, который мы с Аленой бросились исполнять: кормить из пипетки, толочь таблетки, бесконечно вычесывать, но не помогало ничего - кошка стремительно теряла вес, под пышным мехом прощупывался скелетик. Рита сказала, что Капа потеряла интерес к жизни: “Вспомните, что она больше всего любит - гоняться за лазерным зайчиком или чем-то подобным, попробуйте еще раз завести этот моторчик.” Даже в самые отвязные свои годы умная кошка не гонялась за следом лазерной указки, а здесь тем более - просто посмотрела на меня с указкой как на идиота. И тут я вспомнил, что в ненормальное возбуждение Капу приводили залетавшие иногда на наш балкон синицы. Если кошке случалось быть рядом, синица жила секунд 15-20. Мы пытались с этим охотничьим инстинктом бороться, пока не поняли, что это бессмысленно - балкон ее территория. В общем, я решил купить птицу-камикадзе и выпустить ее в нашем и кошкином доме. В зоомагазине, разумеется, рекламировали свой живой товар, даже не подозревая об истинной цели покупки, и я ушел оттуда с огромной клеткой, кучей всяких птичьих гаджетов и желтым кенарем (потому что должен быть похож на синицу). Сразу выпускать птичку на так называемую волю не стали, кенарь прыгал с жердочки на жердочку, привыкая к новой обстановке, и о чем-то озабоченно скрипел. Как-то незаметно рядом с клеткой оказалась и кошка, из любопытства оставившая свое убежище под ванной. Она тихо сидела у прутьев клетки и, казалось, гипнотизировала беспокойную птицу. В тот день Капа впервые спала не под ванной. А через два дня кенарь запел, хотя по прогнозу должен был это сделать не раньше, чем через две недели. И не просто запел, заголосил с длиннющими руладами и переливами, не считаясь с остальными обитателями квартиры. Валяться утром в кровати, когда запевает кенарь, стало решительно невозможно - стыдно. Зима ежедневно теперь раскрашивалась весной. А кошка пошла на поправку. У нее проснулся зверский аппетит, которого не было никогда в жизни, она стала набирать утерянный вес, у нее окрепла перистальтика - каждое утро мы находим в ее ящике с опилками человеческого размера какашку, она опять бегает и прыгает. Алена зовет кенаря Пичугин, а я - Бердяев. У него свои привычки и рацион питания, он нас изучил и, кажется, скучает, когда кого-то нет дома, поет он с утра до вечера. Я люблю рассказывать эту историю друзьям, чаще всего в ответ на какие-нибудь сетования про серую жизнь. “Заведите канарейку”, - говорю я, - и жизнь скорее всего наладится”.

Путч я встретил в бане. Это не шутка. Была у нас такая традиция утром по понедельникам ходить в баню, в Кадаши. А потом на работу. Так было и в понедельник 19-го августа. Первым новость о путче сообщил мне банщик Витя. Я подумал еще, что это какая-то очередная государственная херня типа сухого закона, на которую нормальные люди не должны обращать внимания, а заниматься своими делами и не париться, то есть в моем случае наоборот. Потом подошел еще один напарник Женя Монахов, и мы стали париться вдвоем. Каждые пятнадцать минут в парную заглядывал возбужденный Витек и сообщал нам очередную радионовость, вроде: «ГКЧП написал обращение в ООН» или «Участки под Москвой обещают бесплатно раздавать!» Ощущение абсурда росло, я начал как-то даже веселиться, в то время как мой приятель наоборот мрачнел и стал уже предрекать «реки крови». Из бани я вышел в смешанных чувствах и когда добрался до дома, там уже светилось Лебединое озеро. Опыта путчей в моей жизни не было, если не считать пиночетовского, но в кровавый сценарий не верилось, и я решил следовать выбранной модели независимого поведения. Мне нужно было в мастерскую — я и поехал в мастерскую, но работать не смог, а позвонил друзьям в Словению. Международная связь на удивление, и в подтверждение нелепости организации путча, работала, а друзья сообщили, что смотрят CNN, и что наш Ельцин выступает на Манежной площади. Окончательно наплевав на работу, я, вооружившись газовым балончиком, полетел на Манежную, застал толпу народа, бронемашины с растерянными солдатиками, листовки на деревьях с призывами к сопротивлению и адрес оплота — Белый дом. Ельцина не застал... К Белому дому мы отправились с женой Аленой. В воздухе было ощущение праздника. День города. Солнечно, кругом толпы праздношатающихся, мало кто понимает, что происходит, танки впечатления устрашающего не производят, казалось, они тоже участвуют в стихийном параде. Потом Ельцин выступил с балкона. Какие-то люди прикрывали его щитками, похожими на дерматиновые спинки стульев, а на соседнем балконе выстроилась группа депутатов в серых костюмах. Стояли они молча и скорбно, как групповой памятник. Выделялся и ломал монументальную картину поэт Евтушенко в розовом пиджаке. В общем, мы так и не нашли себе применения, хотя ехали с намерением строить баррикады. Возвращались на метро. Закрылись двери, и тут вожатый суровым голосом теледиктора произнес: «Внимание! Прослушайте чрезвычайное сообщение». Все улыбки исчезли в одну секунду. И после напряженной паузы: «Следующая станция Полянка» — наслаждаясь произведенным впечатлением, закончил вожатый. Рассказывали, что в тот день на метромосту поезда делали короткую остановку — это машинисты давали возможность пассажирам разглядеть, что происходит у Дома правительства… Страха не было.